«Когда реальность вторгается в нашу жизнь, начинается ирония»: Алехандро Гонсалес Иньярриту

О нем заговорили после фильма «Сука-любовь». Последовавшие за этим «21 грамм», «Вавилон» и «Бьютифул» утвердили Иньярриту в качестве мастера душераздирающей драмы. Но настоящий успех принесла черная комедия «Бердмэн», завоевавшая десятки наград, включая «Оскаров» за лучший фильм», сценарий, операторскую и режиссерскую работу.
«Когда реальность вторгается в нашу жизнь начинается ирония» Алехандро Гонсалес Иньярриту

Полнометражный дебют мексиканца Алехандро Гонсалеса Иньярриту (Alejandro González Iñárritu) «Сука-любовь» (Amores Perros) принес режиссеру награды престижных кинофестивалей и мировую славу. В сотрудничестве со сценаристом Гильермо Арриагой (Guillermo Arriaga) Иньярриту снял еще две драматические ленты, уже с голливудскими актерами («21 грамм» (21 Grams, 2003) и «Вавилон» (Babylon, 2006)), объединив все три картины в «Трилогию о смерти».

Драма «Бьютифул» (Biutiful), вышедшая в 2010 году, получила приз на Каннском фестивале в категории «Лучшая мужская роль» (Хавьер Бардем (Javier Bardem)) и две номинации на «Оскара». Однако настоящий триумф и собственно «Оскар» принесла режиссеру не драма, а трагикомедия про стареющего актера, пытающегося совладать со своим эго.  В «Бердмэне» вы попробовали абсолютно новый способ рассказать историю. У вас были сомнения в успехе замысла? Должен признать, что мне становилось скучно. Я устал от такого количества драмы и всех этих мексиканских пикантностей — было слишком много острой пищи, а хотелось десерта. В то же время я продолжал заниматься тем, что интересовало лично меня. Этот фильм — что-то вроде исследования собственного эго, и — да, я хотел попробовать новый способ подачи материала. Еще на начальных этапах работы над картиной я понял, что хочу рассказать историю с точки зрения главного героя, и я был готов к тому, что на моем пути встретятся сложности и неудобства. Было немного страшно, потому что все-таки это эксперимент. Но я решил покинуть зону комфорта.

Я устал от драмы. Вместо острой пищи мне захотелось десерта.

**Нельзя не отметить сложную операторскую работу. Вероятно, непросто было снять фильм словно бы одним непрерывным кадром. Почему вы выбрали этот прием? **Мы определились с концепцией еще на ранней стадии. Технический аспект был одним из последних, который мы обсуждали, но в итоге мы решили построить фильм именно в таком ключе. Конечно, всегда есть риск провалиться, потому что любой замысел — это всего лишь схема. Нашей задачей было простое повествование. Словно ты решил написать что-то без точек и запятых. Очень сложно поддерживать равномерный поток и ритм повествования. Нужно понимать, где провести границу между концом одной мысли и началом другой.  Несомненно, это был вызов. Есть пустое пространство, и нужно придумать, куда герои будут двигаться, сколько будет сделано шагов, сколько слов произнесено. Язык фильма основан на времени и пространстве — фрагментах, сценах — и когда чего-то недостает, то нет места для воображения, для изменений.  Во всех моих фильмах я создавал ритмы и пространства с помощью специальных настроек, но в данном случае у меня не было такой возможности. Как будто ты сочиняешь песню и исполняешь ее на настоящем стадионе, чтобы посмотреть, какой отклик она вызовет. Ты играешь и думаешь: «Это ужасно, лучше вернуться и начать сначала». В процессе возникало много проблем, к которым я не знал как подступиться. Кто будет говорить? На ком должна остановиться камера? Какой должен быть ракурс? Что более важно? Где связь? Где переход?  Я ко всему относился очень внимательно. Мне не хотелось говорить о герое с моей точки зрения, ведь она может быть циничной. К тому же это было бы слишком просто. Мне хотелось изучить эту историю с точки зрения героя: что он видит, чувствует, чего пытается достигнуть? Моей задачей было постараться понять и объяснить его выбор. И, кстати, поэтому я решил снимать непрерывный кадр — чтобы заставить аудиторию пройти этот лабиринт, пережить эту клаустрофобию.

«Когда реальность вторгается в нашу жизнь, начинается ирония»: Алехандро Гонсалес Иньярриту
ГалереяCлайдов: 10
Смотреть галерею

**Вы много репетировали? **Да. Я начал репетиции гораздо раньше съемок. Нельзя писать сценарий и снимать фильм без полного понимания, освоения материала, его проецирования. Каждая комната, каждая лампочка была помещена в кадр задолго до начала съемок.  **Почему вы решили снимать в бродвейском театре? **Тема эго и страхов, которые испытывают актеры, раскрывается для меня именно там. Для актеров Бродвей становится испытанием — здесь чувствуется борьба между осознанием собственного величия, популярностью и талантом. Мне казалось, что это отличный контекст для исследования этого феномена.  **Учитывая все особенности, тяжело ****было ****работать над фильмом? **Съемки проходили весело и раскрепощенно. Я наслаждался процессом так же, как это было с другими моими фильмами. Мне хотелось, чтобы все персонажи были реалистичными, симпатичными, со своими достоинствами и недостатками. Я хотел убедить зрителей, что никто из героев не может быть безупречно хорошим или безнадежно плохим — они сложные. Ирония и юмор начинаются там, где реальность вторгается в жизнь персонажа, и он пытается делать вещи, которые противоречат его природе, или ему приходится иметь дело с ограниченностью и посредственностью. Такое происходит с любым человеком. Я подумал, это будет забавно.  Что вы почувствовали, когда увидели законченную картину? Я был невероятно счастлив. Я все еще надеюсь, что люди так и не поняли, что это не был непрерывный кадр. Когда я снимал, я старался добавить всякие прикольные фишки и в то же время хотел сделать фильм простым, потому что приемы съемки — не самое главное. Я хотел, чтобы люди переняли у меня опыт, но не хотел объяснять его. Зрители выходят из зала с чувством «Какое-то другое ощущение!», потому что привыкли видеть кинематограф не таким. Режиссеры полагаются на язык и цвета, что по сути не стоит больших усилий. А я был очень ленив в процессе монтажа, мне казалось, что это не так уж важно. В фильме много удаленных сцен? (Смеется.) Там нет удаленных сцен. На самом деле я просто не хочу об этом рассказывать. Я чувствую себя фокусником, не желающим раскрывать секреты.

«Когда реальность вторгается в нашу жизнь, начинается ирония»: Алехандро Гонсалес Иньярриту
ГалереяCлайдов: 10
Смотреть галерею

**Как вам самому удается держать свое эго под контролем? **Я много размышлял над этим, потому что мне кажется, что эго — это как комета: вы летаете утром, а потом чувствуете себя как дохлая медуза. Что бы вы ни делали, вам всегда будет этого мало, или ваше эго будет вам постоянно говорить, насколько вы хороши, что является абсолютнейшим бредом. Страх — очень сильная и великая вещь. С появлением социальных медиа эго расцветает, словно король. Только и слышно «я, я, я, я». Это очаровывает меня.  Когда вы в последний раз чувствовали себя дохлой медузой? (Смеется.) Два часа назад. Потому что я не мог сформулировать то, что мне хотелось. Я чувствовал себя опустошенным. Иногда я думаю: «О, это восхитительно!», а десять минут спустя — «Боже, что это за дерьмо!» **Сцена, где Майкл Китон (Ригган Томсон) идет через Таймс-сквер в нижнем белье — это метафора мужской слабости, не так ли? **Я долго давал наставления Майклу по поводу этой сцены. Пройтись по Таймс-сквер в таком виде — не самый простой поступок, согласитесь. Он был обнажен физически и эмоционально, вокруг были обычные люди, и это было восхитительно. Я послал каждому актеру фотографию Филиппа Пети (Philippe Petit, французский канатоходец — Прим. редактора), проходящего между Башнями-близнецами по канату, чтобы сказать: «Вот как вам должно быть страшно!». Я не собирался кем-то манипулировать или помогать кому-то, но в этой сцене все получилось великолепно. Если вы спросите, какой фильм мне понравилось снимать больше всего, я скажу, что этот.

**Вы бы взяли Майла Китона на главную роль, если он не был Бэтменом? **Да, думаю, взял бы. Есть что-то, что мне очень нравилось в Майкле, не только эта связь — не только то, что он понимал проблему и имел право говорить об этом. Он один из немногих актеров, кто может одновременно играть и драму, и комедию, быть симпатичным и обаятельным, даже когда играет козла.  **Какое влияние оказал на ваш фильм Роберт Олтмен? **(Robert Altman, американский режиссер и сценарист, единственный в США обладатель главных наград фестивалей большой тройки — «Золотой пальмовой ветви», «Золотого льва» и «Золотого медведя». *— Прим. редактора)*Он блестящий режиссер. Я надеюсь, в нашем фильме есть что-то от него, и от Макса Офюльса (Maximillian Oppenheimer, немецкий кинорежиссер. — Прим. редактора), и от Билли Уайелдера (Billy Wilder — американский режиссер и сценарист.  — Прим. редактора), и от Сидни Люмет (Sidney Lumet — американский режиссер и сценарист.  — Прим. редактора). Связь с Олтменом есть и в теме Раймонда Карвера (Raymond Carver, американский поэт и новеллист. — Прим. редактора). Если у меня получилось отразить хотя бы один процент его влияния, это большая честь для меня.  **Когда вам пришла идея снять «Бердмэна», вы хотели сделать его более жизнеутверждающим, чем ваши предыдущие фильмы?*Вы стали оптимистом? Я уже говорил, что немного устал от драмы, наверное, впервые в жизни я смеялся на съемочной площадке, как сумасшедший, как ребенок. Я сказал: «Это может быть смешным». Но тут я подумал: «А вдруг я уже слишком стар для оптимизма?» Поэтому я не мыслил понятиями «оптимистичный» или «пессимистичный», «любовь» или «ненависть». Я думаю, что справиться с жизненными сложностями мы можем, только иронизируя.  Вы испытываете страх, когда снимаете фильмы? Думаю, что если ты не испытываешь страха от того, что делаешь, лучше и не начинать. Конечно, если тебе уже исполнилось четыре. А мне уже пятьдесят, и я должен быть в ужасе. Я многое понял во время работы над «Бердмэном». Меня удивило, как сильно я наслаждаюсь процессом, делая вещи, которые я никогда раньше не делал. Когда я снимал фильм «Сука-любовь», у меня было то же самое ощущение, а в «Бердмэне» оно соединилось со страхом провала — прекрасное чувство. В итоге ты становишься «более живым», тебе нужно все больше и больше. У нас был один кадр, который мы сняли после долгих дней репетиций, и когда мы все-таки сделали это, было ощущение, что мы смотрим футбольный матч. Мы думали: «Вау, это происходит на самом деле, у нас получилось!». Ваше мнение часто совпадало с мнениями режиссеров, с которыми вы снимали свои фильмы, — Гильермо Дель Торо и Альфонсо Куароном? (Guillermo del Toro, Alfonso Cuarón — мексиканские режиссеры. — *Прим. редактора). Абсолютно. Мы делились нашими сценариями, а на съемках нам иногда хотелось убить друг друга. (Смеется.) Их комментарии по поводу сценариев и всего прочего очень важны для меня.  **Вы говорите о страхе и неуверенности, но актерам нужны режиссеры, которые точно знают, что делают. Как вы решаете это противоречие? **Иногда приходится притворяться, что я знаю, что мне нужно. Иногда приходится изобретать что-нибудь, а когда обман раскрывают, я  говорю: «Черт, Майкл, я же говорил тебе, что это должен быть синий», а Майк отвечает: «Нет, ты говорил, что хочешь серый».  **Были какие-нибудь сцены, где вы не пытались спроецировать страх на актеров? ***(Смеется.) *Я даже не знал, с чего начать. На стадии подготовки обычно ты со съемочной группой пытаешься найти костюмы и места съемок, нужные пейзажи. Но в нашем случае мы начали работать раньше — пытались понять, чего мы хотим добиться и как это сделать. Но когда мы начали снимать фильм, все прояснилось и встало на свои места.  **На какой стадии у фильма появился джазовый ритм? **Очень рано. Я размышлял над тем, как определить нужный мне ритм. И я подумал об Антонио Санчесе, я большой его фанат. Мы пошли в студию за неделю до начала съемок в Нью-Йорке. Я мямлил, пытаясь объяснить, что мне нужно, а он выдавал потрясающие вещи. Он многому меня научил, мне это очень помогло. Фильм — это воспроизведение жизни героя, хотя он того не осознает. Ударные очень помогли в создании нужного ритма.