Страх в поднебесье

Что такое аэрофобия и стоит ли с ней бороться? Режиссер Любовь Аркус рассказала Allure, почему она панически боится летать на самолетах и как это изменило ее жизнь.
Как бороться с аэрофобией опыт режиссера Любови Аркус и помощь психолога | Allure

Основными симптомами аэрофобии являются нервозность уже за несколько дней до поле­та, а также учащенное или сбивчивое дыхание, потные ладони и потребность в алкоголе непосредственно во время путешествия.

Поначалу никакой аэрофобии у меня не было. Равно как и не было никаких других фобий – не иначе как от недостатка воображения! Я была так увлечена идеей жизнестроения, что никакие фобии не поселялись в моей жизни, в моей душе и в моей голове. И летала я – будто в трамвае ехала: заходила в самолет, садилась, открывала книжку и даже не слышала ни как взлет происходит, ни как посадка – ничего. А потом, когда объявляли, что самолет приземлился и можно выйти, я книжку захлопывала и шла в здание аэровокзала.Аэрофобия возникла в совершенно определенный момент, так что я знаю точно день и час, когда она появилась. В этот момент произошло следующее. Я летела со своим пятилетним ребенком – то ли из Львова в Ленинград, то ли из Ленинграда во Львов, мы тогда все время так кочевали. Сначала все было спокойно. Просто моя дочь (которая раньше тоже прекрасно летала и очень даже это дело любила) вдруг таким совершенно обычным, нормальным голосом мне сказала: «Мамочка, ты знаешь, что-то мне здесь надоело. Давай вый­дем». И я ей так же обычно, спокойно ответила: «Понимаешь ли, мы не можем выйти, потому что мы в самолете». Она говорит: «Ну мы же выходим из автобуса – попроси, чтобы они остановили». Я снова говорю: «Ты понимаешь, это остановить нельзя, потому что самолет не автобус». А она была такая почемучка – очень любила причинно-следственные связи, и я уже привыкла, что просто так от нее отмахнуться не получится – не получится сказать, что нельзя выйти, и все, а придется ей все это долго и подробно разъяснять. ­Потому я и затянула всю эту волынку: что мы находимся в самолете, что до земли несколько тысяч метров, что мы летим за облаками и снаружи у нас лютый мороз, а для того, чтобы посадить самолет, нужна специальная взлетная полоса. Мы всегда все с ней так обсуждали, и мои объяснения ее обычно удовлетворяли. Но не в этот раз. По мере того как я ей отвечала, лицо моего ребенка менялось. «Мамочка, – сказала она уже каким-то другим, более тревожным голосом, – а ты все-таки попроси их, чтобы они этот самолет посадили. Потому что мне очень тут надоело и я очень хочу отсюда выйти». Я снова начала говорить: «Нюшенька, я же тебе только что объяснила, что выйти отсюда нельзя», но она меня перебила и говорит: «Мамочка, тогда давай хотя бы выйдем на балкончик!» Вот тут я как раз и сказала ей про температуру за бортом. И что балкончика у самолета нет. И тогда у нее стал дрожать подбородок – недобрый и верный знак того, что моя совсем не капризная и не плаксивая дочь сейчас заревет. А это было серьезно, потому что она вообще очень редко плакала и совсем никогда не хныкала, но если уж она плакала, то это была стихия. В таких случаях сначала у нее очень долго дрожал подбородок, потому что она пыталась себя сдержать и не выпустить этот плач наружу, потом – все лицо, а потом она начинала оглушительно рыдать, и слезы страшным потоком лились по лицу. И тогда уже ее было никак не успокоить. И я этих ее слез совершенно не переносила. Я всегда говорила ей, что «ты, пожалуйста, не плачь, потому что, когда ты плачешь, я не знаю, что сделать». И вот тогда в самолете она начала так рыдать и страшно кричать, что она хочет выйти. Что она все, конечно, понимает, но все равно хочет выйти – прямо сейчас.

Среди аэрофобов немало известных людей – Дэвид Боуи, Шер, Вупи Голдберг, Ларс фон Триер, Айзек Азимов и Дженнифер Анистон с Пенелопой Крус

А дальше случилось следующее. Я вдруг почувствовала, как у меня к горлу подступает ужас. Моя дочь очень редко ­доходила до таких состояний, и в принципе я знала, что если уж это случилось, то тогда, значит, нужно пойти у нее на поводу. А сейчас я этого сделать не могла. И потому я сначала подумала, что мой ужас связан с ее страшным плачем и с тем, что я не могу ей помочь. А потом вдруг я поняла, что это нечто другое. Что это внутренний ужас моего ребенка – от того, что надо выйти, а ­выйти нельзя – передается мне. И я тоже вдруг ощутила, что нахожусь в замкнутом пространстве, из которого я не могу выйти. И дальше уже бедные стюардессы не знали, что с нами делать. Громко ревела моя дочь, а я покрылась красными пятнами и даже начала задыхаться, у меня было настоящее удушье. И они капали мне капли, утешали ребенка, пытались как-то все это уладить, но совершенно безрезультатно.Как мы тогда добрались до пункта назначения, я уже не помню, но с того самого дня на самолетах я летаю либо с большой дозой какого-нибудь успокоительного, либо с большой дозой какого-нибудь спиртного. Потому что просто так, без наркоза, больше я в самолет войти не могу. Впрочем, есть еще одно средство: меня очень успокаивает, если со мной летит кто-то из моих друзей. Правда, не всякий. Хотя близких друзей у меня очень много – больше, чем положено человеку, но моя аэрофобия поддается не каждому из них. У меня есть два вида друзей: с одними меня сближает то, что они на меня похожи, и, надо сказать, такие люди в самолете на ме­ня благотворно не действуют. А другие – полная мне противоположность, это обычно спокойные и рассудительные флегматики. Вот они-то как раз и способны смягчить мои страхи. Когда, например, я лечу со своим другом Васей Степановым, то чувствую себя вполне спокойно. Зато другой мой друг, Илья Разин, которого спокойным рассудительным флегматиком уж никак не назовешь, любит рассказывать, как я вцепилась ему в руку, когда мы летели вместе, и у него потом на руке были синяки. И как я все время у него спрашивала: «У нас все хорошо, как ты думаешь?» Ему и самому было не слишком спокойно, но он видел, ­насколько хуже мне, и честно отвечал, что все хорошо. То есть человек рядом успокаивает меня только в том случае, когда он не такой же псих, как я.


Аэрофобия поддается лечению.

Все это создает огромное количество проблем и трудностей в моей жизни. Во-первых, потому что если ­лететь с большим количеством наркоза, то потом пропадает весь следующий день, и если командировка недолгая, то это сказывается на ней напрямую. Во-вторых, от огромного количества очень важных поездок я просто отказываюсь исходя из этой ерунды.Конечно, взрослые люди должны уметь с этим справляться!Но на самом деле аэрофобия – это не смешно. И бороться с ней очень трудно, потому что она иррациональна. Природа ее не так уж очевидна и не так уж объяснима.Думаю, что страх высоты тут ни при чем. И что я на самом деле не очень-то боюсь высоты. Например, я при всей своей аэрофобии совершенно не боюсь воды. Я могу заплыть на любую глубину, абсолютно не боюсь плавать на пароходах, хотя, в общем-то, совершенно понятно, что погибнуть на пароходе можно точно так же, как в самолете. Похожий мотив можно найти в письмах Цветаевой к Пастернаку (когда эта переписка Цветаевой–Пастернака–Рильке была опубликована в «Вопросах литературы», я, конечно, зачитала ее до дыр). В одном из этих своих писем Цветаева рассказывает, почему не любит море и любит горы. Потому что горы – это твои ноги, твоя «точная стоимость», а море – это что-то такое, где от тебя ничего не зависит, – вот что она пишет. А у меня как раз наоборот: поскольку я хорошо плаваю, то в море этого ощущения – ощущения, что от тебя ничего не зависит, – у меня нет. Но суть та же. В самолете меня больше всего пугает именно это – то, что там ничего от меня не зависит, что я нахожусь в замкнутом пространстве, где я абсолютно предана воле других людей. То же и в метро: с тех самых пор я еще и не езжу в метро, потому что там я под землей, где от меня ничего не зависит. Вот как упадет все это на голову мне! И я не езжу. Я езжу любым видом наземного транспорта или хожу пешком. Наверное, тут важна замкнутость пространства, и моя аэрофобия – это просто род клаустрофобии, а клаустрофобия – это ведь и есть боязнь замкнутого пространства, из которого нельзя выйти.Ведь когда, например, я еду со скоростью сто двадцать километров в час по шоссе и меня со всех сторон окружают фуры, я нахожусь в несравненно более опасной ситуации, но страха нет. Я, конечно, соблюдаю правила движения, я всегда стараюсь их соблюдать, но все равно ясно, что от меня не все зависит, что вот какой-нибудь идиот, отморозок выскочит на встречную полосу – и все. Между тем я об этом и не думаю, мне это просто не приходит в голову, я еду и не боюсь, и ничего подобного тому, что со мной происходит в самолете, здесь не бывает. А там – там нечто совершенно другое – то, что не поддается объяснению. Нет, конечно же, все это можно попытаться как-то разложить, проанализировать, что я, собственно, в данный момент и делаю. Но вообще-то это дело дохлое. Мне гово­рили, что есть какие-то психологи или психотерапевты, которые специально этим занимаются, лечат от аэрофобии. У меня нет свободного времени, чтобы пойти и узнать, как это происходит, но на самом деле мне очень интересно, что это за лечение такое, что за механизм. Но если честно, мне не очень понятно, как можно вылечить человека от такого страха. Я не знаю. Ведь это похоже на иррациональный страх смерти. Мы же все знаем, что есть смерть, но это совсем другое, чем тот ужас, который на нас в определенные моменты накатывает. Я думаю, такие моменты есть у многих, и это тоже своего рода фобия, болезнь. Более того: я думаю, что все фобии на самом деле – это страх смерти. И та же клаустрофобия – это тоже не что иное, как страх смерти, страх того, от чего ты не можешь уйти. ­Такого рода психологические проблемы связаны друг с другом – я думаю, аэрофобии не может быть у человека, у которого нет других проблем. Полагаю, что люди с подвижной эмоциональной сферой, которые вообще подвержены ненужным мыслям и страхам, в этом смысле особенно уязвимы. Записала Инна Скляревская.Где лечить аэрофобию1. Москва, центр лечения аэрофобии «Летаем без страха». Руководитель центра – Алексей Герваш – профессиональный летчик и авиационный психолог, член Европейской ассоциации авиационных психологов (ЕААР). Алексей проводит индивидуальные и групповые занятия.  2. Москва, клиника «Без фобий». В клинике используют метод VRET (Virtual Reality Exposure Therapy) – лечение страхов при помощи виртуальной реальности. Под руководством опытных психологов человек постепенно «привыкает» к объекту своего страха, а также обучается различным методам релаксации.  3. Москва, психологический центр «Без страха». Специалисты центра применяют метод, отлично зарекомендовавший себя на Западе. В основе когнитивно-поведенчес­кой терапии – занятия с психологом, который работает с вашим страхом напрямую: он дает вам своеобразный «ключ» к нему и учит, как использовать его в любое время. Первые результаты достигаются через два-четыре часа работы.  4. Екатеринбург, Тюмень, Клиника Евгения Бенихиса.В основе лечения – итальянская система краткосрочной психотерапии, благодаря которой меняется отношение к полету, ­повышается стрессоустойчивость и формируются навыки релаксации.

Фото: esh/Trunk Archive/PhotoSenso